Это только в жизни спасение утопающих — дело рук самих утопающих. В кино на помощь терпящим бедствие приходит герой. Или не приходит. Или придет, потопчется и разве дет руками, мол, рад бы, но уж слишком случай запущенный.

Иоанн Богослов, Нострадамус и американская школьница Люсинда. В 1959 году она и ее одноклассники готовят подарок своим потомкам — пишут письма, в которых представляют себе мир, каким он будет через 50 лет. Пока остальные дети рисуют роботов, девочка Люсинда со скорбным лицом заполняет листок цифрами. В наше время это послание попадает в руки печального астрофизика Джона, который после потери жены отдалился от своего отца -священника, медленно спивается и в цветастых выражениях объясняет студентам на лекции, что, по его мнению, у мироздания нет ни смысла, ни цели. Стройную концепцию рушит расшифрованное Джоном в приступе алкогольного прозрения письмо — последовательность цифр привязана ко всем (кроме, кажется, гибели леди Ди) громким трагедиям минувшего полувека и сообщает даты еще трех, которые вот-вот произойдут.
Из уважения к светлой памяти «Ворона» и «Темного города», двух главных фильмов Алекса Пройаса, «Знамение» смотришь, прижмуриваясь, чтобы не видеть во всей четкости, как режиссер опускает руки перед некондиционным рабочим материалом. Даже харизматичный Николас Кейдж с его развившимся в последние годы уникальным дарованием заглушать, подобно чесноку, вкус чего угодно, здесь не худшее из зол. Наоборот, как раз Кейджу «Знамение» обязано своей самой тревожной и по-своему мощной сценой, имеющей в фильме далеко идущие последствия. В ней актер держит на ладонях модели Солнца и Земли — вот человек, от одного чиха которого зависит жизнь в Солнечной системе.
Пройас двигает «Знамение» — скверную копию «Знаков» М. Найта Шамалана — к безалаберному помпезному финалу в стиле new age, не озадачиваясь и самыми очевидными вопросами логики и сценарной целесообразности. Например, зачем зарывать под землю расписание катастроф на ближайшие 50 лет? Какая необходимость в небольшой глухоте Калеба, сына астрофизика Джона? Что именно имел в виду Николас Кейдж, когда на бегу крикнул «Эй!» объятому пламенем человеку, которого выбросило из потерпевшего крушение самолета? Молчит Пройас, не дает ответа. Все-таки, прав оказался астрофизик, когда предупреждал своих студентов: «shit happens».